В судьбах женщин, о которых я хочу рассказать, отразилась история всего XX века России. И поможет в этом старая фотография…
Моё поколение помнит, как бережно в семье относились к старым фотографиям. Может быть, это связано с тем, что они для деревни были еще экзотикой, а может быть, сказывалось трепетное отношение сельских жителей к памяти о близких родственниках.
У моих родителей в доме самыми дорогими реликвиями были божница в святом углу и простая рамка на стене, в которой под стеклом размещались все имеющиеся фотографии. Иконостас с образами Божией Матери и Николая Угодника и рамка с фотографиями всегда были любовно увешены нарядными рушниками, сотканными и разукрашенными вышивкой и кружевами, изготовленными руками матери. В центре рамки выделялся групповой портрет молодых женщин в праздничном наряде, характерном для Жиздринского уезда перед революцией. В позапрошлом году фотографии исполнилось сто лет. Интересна предыстория встречи этих женщин.
…1914 год. В деревню Полом, что находится недалеко от Жиздры, заезжает пятнадцатилетняя девица Ирина Сычёва. Здесь она родилась, здесь живёт ее семья. Но сама она давно ушла из дома. И причиной тому было полное посвящение своей жизни служению Богу. Сызмальства её завораживало церковное пение. Ирина постоянно пела в местной церкви, по Великим дням бывала на клиросе собора Александра Невского.
Прошло четыре года с тех пор, как она стала послушницей Шамординского монастыря. Одной полтавской семье паломников приглянулась девочка из певчего хора монастыря, и с благословения игуменьи Ирина согласилась пойти в ту семью няней. А перед тем как переехать в далёкую Полтаву, она захотела встретиться с близкими родственниками.
В многодетной семье Сергея Афанасьевича Сычёва младшую Ирину очень любили. Сам Сергей Афанасьевич из крестьян выбился на воинской службе в унтер-офицеры, в Поломе владел небольшой торговой лавкой. Во всей округе он один из немногих был грамотным. Подтверждением тому являются часто встречающиеся свидетельские подписи его в метрических книгах Успенской церкви за не умеющих писать односельчан. И теперь по случаю встречи с любимой дочерью Ириной (на фото она посередине) он привез на лошадке фотографа из Жиздры и собрал вместе старших сестёр — Марию (на снимке справа держит за руку двухлетнюю дочь) и Наталью (на фото — слева) из соседних деревень, куда они уже успели выйти замуж.
Женщины, запечатленные на снимке, наслаждаются еще мирной крестьянской жизнью. Мария осталась в Поломе, выйдя замуж за сельского красавца и мастера золотые руки, отличного столяра и бондаря Семёна Шамарова.
3амужем, только в деревне Озерской, была и Наталья. Ещё ничто не предвещало в сельской глубинке войну. Но первый тревожный звоночек начала трагедии XX века в семье прозвучал: два года как умерла их мать. Потом мужья будут призваны на Первую мировую, грянут события революций и Гражданской войны, которые изменят привычный уклад жизни сестёр.
В 1917 году, как только начались гонения на церковь, игуменья Шамординского монастыря Вера Адамовна с монашками устроили в Манинском Хуторе скит — Пустыньку Иерусалимской иконы Божией Матери с храмом, святым источником и купальней. Манинский Хутор находился недалеко от реки Болвы, на границе нынешних Людиновского и Кировского районов. Сюда из Полтавы и прибыла Ирина Сергеевна в 1922 году. Они с подругой ещё по Шамординскому монастырю Евгенией Ефимовной Беловой построили здесь для себя небольшой домик.
Повсюду закрывались церкви, и в скит стекались из окрестных деревень и прихожане, и священники. Настоятелем скита стал иеромонах Тихон Лебедев. Время от времени вели службу людиновские священники Пётр Казанский (в 1903 году он служил в селе Бояновичи), Афанасий Нагибин, священники Колчинской церкви Александр Кушновский и Сергей Рождественский. Приходили в скит священники и просто верующие из Козельска, Брянска и других селений.
В сентябре 1937 года Ирину Сергеевну арестовали «по делу Нагибина Афанасия Никифоровича и других в числе 13 человек» и поместили в брянскую тюрьму. В ноябре ей было предъявлено обвинение в том, что она являлась «активной участницей контрреволюционной группы церковников, устраивавшей нелегальные сборища, на которых обрабатывались верующие в контрреволюционном духе, проводилась антиколхозная агитация, распространялись провокационные слухи». Особая тройка при УНКВД Орловской области, которая тогда относилась к Западному округу, постановила: «Заключить И.С.Сычеву в исправительно-трудовой лагерь сроком на десять лет».
Известно, что её подругу Е. Белову тоже судили. Они вместе отбывали срок на Соловках, вместе вернулись в город Киров, проведя в лагере десять лет от звонка до звонка. У Беловой под Кировом жил племянник Валентин, который поддерживал подруг в трудное послевоенное время.
Пристроились монашки на службу в церковь Рождества Богородицы, которая находилась на городском кладбище, была деревянной. И тут опять с Ириной Сергеевной случилось несчастье. В октябре 1948 года храм загорелся. Как пишет В. Легостаев в книге «Храмы Жиздринского уезда», «сторожиха И.С. Сычева на плите варила олифу, которая воспламенилась». Были повреждены помещения, но алтарь не пострадал. После ремонта служба в церкви продолжилась.
После смерти Сталина И.Сычёву и Е. Белову реабилитировали, назначили им государственную пенсию. Они продолжали по мере сил участвовать в церковных делах.
Мне несколько раз доводилось бывать у бабушек в гостях, в их уютном домике на улице Пролетарской, сразу при въезде в город со стороны станции Фаянсовая. Как и в период Иерусалимской Пустыньки до ссылки, Ирина Сергеевна и мать Евгенья (так в нашей семье обращались к Беловой, когда в детстве я писал им письма под диктовку матери) продолжали жить вместе. Они были всегда гостеприимны и доброжелательны. Порой бабушки сердились друг на друга. Мать Евгенья собирала всех бездомных кошек, которые постоянно в доме устраивали беспорядок, а Ирина Сергеевна ворчала за это. В память о них остались подаренные мне Евангелие Нового Завета на древнерусском языке с переводом на дореволюционный и Жития святых.
Жизнь средней сестры Натальи была короткой, но не менее трагичной. После того как умерла мать, её выдали замуж «в чужую деревню» за вдовца, у которого на воспитании оставался малолетний сын. Общих детей у них не было. А вскоре умер и муж. В конце двадцатых годов, ещё в период единоличного хозяйствования на селе, Наталья забрала к себе осиротевших детей своей старшей сестры, рано ушедшей из жизни, и по совету родни женила своего пасынка на племяннице (моей будущей матери).
В первоначальный период коллективизации в стране разразился голод. В поисках лучшей доли многие крестьянские семьи из Жиздринского района потянулись на Кубань, как им говорили, на вольные хлеба. В 1933 году поехала туда и Наталья Сергеевна с молодой семьёй. Но Кубань их встретила полупустыми станицами, в которых местное население тоже еле сводило концы с концами. А тут ещё прожигающие ветра из плавней черноморского залива, несущие болезнетворные микробы. Неприспособленные к другому климату переселенцы стали массово болеть. Вскоре Наталья Сергеевна и пасынок заразились малярией и были похоронены на чужбине.
К старшей сестре Марии Сергеевне, моей бабушке, первоначально судьба была благосклонна. Засватали её за Семёна Егоровича, завидного жениха тоже из большого, крепкого рода Шамаровых. Когда началась Столыпинская реформа, Семён Шамаров вместе с некоторыми другими односельчанами вышел с наделом из деревни Полом на вновь образованный хутор Алексинский. Молодая семья построила дом и баньку к нему, выкопала колодец, заложила яблоневый сад. И когда после нескольких лет хозяйственной неразберихи в стране Советская власть объявила нэп, эта усадьба на уединённом хуторе здорово выручала семью.
Мой дед Семён был известным на всю округу бондарем. Кроме бочек, дёжек, лоханок, ушатов хорошо мастерил телеги, сани, шил конскую сбрую. Продукция натурального хозяйства деда шла на обмен, продавалась на базарах Жиздры и Дятькова. Выручка позволяла содержать растущую семью.
Под стать деду была и бабушка Мария. Она была хорошей хозяйкой, умела и ткать, и прясть, и одежду шить. Этому же научила и своих детей. У меня до сих пор хранится вытканный матерью в ту пору большой праздничный шерстяной пояс с красивым рисунком.
Но нелепо, рано оборвалась жизнь Марии Сергеевны. От обычной для нашего времени простуды. Основная тяжесть по присмотру за оставшимися семью сиротами легла на старшую сестру — ту двухлетнюю девочку с фотографии, пока она не вышла замуж.
Из всех детей только трое дожили до старости, в том числе и моя мать, пройдя почти весь XX век с его бурно меняющимися историческими событиями: коллективизация с голодовкой, Отечественная война с жизнью в оккупации и в немецком концлагере, послевоенное восстановление хозяйства с напряжением всех сил, горбачёвская перестройка…
Леонид Егоренков.
Часовня и Святой источник
Часовня деревянная бревенчатая в честь Иерусалимской иконы Божией Матери в бывшей д. Печи (или Манинский хутор) сооружена в память ранее находившейся здесь (в 1918-1937 гг.) «Иерусалимской пустыньки» — скита, устроенного шамординскими монахинями. Назначение часовни – совершение молебнов.
Освящена (чином водосвятного молебна) прот. Алексием Жигановым по благословению Митрополита Калужского и Боровского Климента 11 июня 2006 г. Устроена при одноименном святом источнике усердием уроженца д. Печи Потапова Александра Ивановича.
Святой источник в честь Иерусалимской иконы Божией Матери с установкой Креста благоустроен силами Прихода Казанского собора г. Людиново, освящен 25 октября 2005 г.
У источника устроена деревянная бревенчатая купальня усердием Новикова Александра Николаевича, освящена 25 октября 2009 г.
«Иерусалимская пустынька» является приписной к Казанскому собору г.Людиново.
